Источник: «Воронежская неделя», № 48 (1981), 01.12.10г.
Слова, вынесенные в заголовок, принадлежат писателю, лауреату Государственной премии Гавриилу Николаевичу Троепольскому. 29 ноября исполнилось 105 лет со дня его рождения. Сегодня мы рассказываем об одном лишь эпизоде большой и насыщенной жизни выдающегося земляка.
В конце семидесятых на Центральном телевидении появилась передача, которая, как и «От всей души», собирала огромную телеаудиторию. Называлась она «Встречи в концертном зале Останкино». И подкупала прежде всего тем, что героями ее были люди, известные всей стране. А представали они перед зрителями абсолютно не зажатыми, такими, какими мы их не знали. Вот эта свобода общения, вопросы не «по регламенту» и такие же неожиданные, искренние ответы – все было в диковинку, доселе не известно. А значит – интересно. С экрана повеяло некой телеоттепелью, как во времена Н.С.Хрущева.
Летом 1982 года прошла «Встреча в Останкино» и с Гавриилом Николаевичем Троепольским. Помню, как он нервничал, собираясь на запись в Москву, хотя и старался вида не подать.
Встречу вела Светлана Жильцова, диктор известная, признанная, начинавшая с Александром Масляковым первые КВНы. Но как-то само собой получилось, что сразу, с первых фраз Троепольский «оттеснил» Жильцову.
- Я толком не знаю, о чем мы будем сегодня вести разговор, - начал свой монолог Троепольский.– О чем захотите, о том и потолкуем. И все-таки есть один вопрос, который не могу обойти. Он вечный: о добре и зле. Об их противостоянии, борьбе не на жизнь, а на смерть. Сколько горя вокруг, бед! Смерч ядерной катастрофы, он не маячит, он зрим! А беды с экологией! Мы методично, целенаправленно изо дня в день рубим сук, на котором сидим.
Блокнот с записью беседы в Останкино у меня цел. Есть в нем и чисто журналистские ремарки: Троепольский говорит не спеша, размеренно и веско, собственно, так, как и привык это делать в жизни.
- Моя повесть, в сущности, не о собаке. А о нас с вами – о людях. Для меня как для писателя Бим своего рода лакмусовая бумажка, на которой проверяется, насколько мы, люди, человечны! Теперь, по прошествии лет, написал бы, наверное, многое не так. Добавил бы авторских размышлений – текстуальные связки были б тоже иные, отдельные типажи вообще не появились бы на страницах книги. Но так всегда бывает, когда напишешь что-то, то вдруг оказывается, что у твоего произведения уже своя жизнь. Ты его задумал, выпестовал, выпустил в свет – и дальше уже не волен что-то изменить. И ты, писатель и создатель книги, вроде бы уже и ни при чем.
И на экране появились кадры из фильма о Биме. Тот самый трагический по силе отрывок, где ловят собаку и отправляют ее на живодерню, где истерично, истошно вопит баба: «Укусила! Укусила меня!..»
Загорелся в концертном зале свет, и Троепольский прошествовал на свое кресло на сцене. При этом он обронил, словно невзначай, фразу: «Ну вот, вновь выхожу на это «страдание». Его спросили о том, как возникает замысел рассказа, повести?
- Замысел не приходит ниоткуда, - начал размышлять писатель.– Порой он результат мучительных раздумий, которые преследовали вас целую жизнь. Истоки любого замысла вечны как Христовы заповеди: доброта, искренность, чистота помыслов… Ведь, в конце концов, зачем я всю жизнь писал книжки? Не для того только, чтобы тешить свое самолюбие: вот, смотрите, какой я талантливый. Нет. Всегда хотелось, чтобы неизвестный мне человек, прочитав что-нибудь из мною написанного, заглянул внутрь себя, задумался: а так ли я живу? Что сделал хорошего ближнему?
И дальше в блокноте ремарка: крупный план Троепольского. Он молчит. Пауза кажется нестерпимо долгой. Троепольский думает…
- Публиковаться начал поздно – в 48 лет. Другие в таком возрасте уже полное собрание сочинений имеют. Хотя свой первый рассказ написал в 1938 году. Напечатал его в альманахе «Литературный Воронеж» под псевдонимом Лирваг. Рассказ назывался «Дедушка». Я о нем не люблю вспоминать. Рассказ плохой, да что там – никуда негодный. Я с той поры ни в одну книгу его не включал. И только когда в мартовской книжке за пятьдесят третий год появились мои «Записки агронома», можно говорить, что появился профессиональный писатель. Хотя в том же романе «Чернозём», напечатанном позже, есть страницы, написанные, когда мне было шестнадцать лет от роду. Не мной замечено, что все в человеке начинается с детства.
Мы из него родом. Нам, ребятам, безумно повезло: литературу у нас вел Григорий Романович Ширма. Тот самый Ширма, который впоследствии станет хоровым дирижером и фольклористом, создателем Государственной академической хоровой капеллы Белоруссии. А еще – Народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда. Он был старше нас, учеников, всего-то на семь лет. Но какими обладал знаниями, каким интеллектом! А каким был удивительным рассказчиком.
Мне повезло на учителя!